Противники Белой Армии на Юге России, в том числе Будённый, Ворошилов, Тухачевский, за весь период наступления на юг 1919-1920 года, самым опасным для себя считали момент, когда уже после сдачи Новочеркасска и Ростова бои развернулись в Задонье, близ реки Маныч. В данной статье воспоминаний Раковского, речь пойдёт о событиях, когда Белая Армия, доблестью славных Донцов, не под Москвой, но в морозных степях на рубеже Дона и Кубани, могла переломить ход истории России, и всего мира. 

     В период тяжелой двухмесячной борьбы в задонских и кубанских степях в январе и феврале 1920 года донцам и добровольцам приходилось проявлять необычайное напряжение, чтобы сдержать натиск большевиков, видимо, решивших в кратчайший срок ликвидировать последнее сопротивление своих врагов.

     Зима была необычайно суровая. Мороз иногда доходил до 30 градусов. В степях свирепствовали бураны. Армия страдала от недостатка теплой одежды. Усилия строевых начальников, настойчивые и весьма энергичные попытки поставлявших обмундирование англичан - все это не могло превозмочь тыловую разруху, и хотя в английское обмундирование был одет буквально весь Юг России, фронтовики оставались раздетыми и жестоко страдали от мороза, с проклятием вспоминая тех, кто преступно оставил противнику огромные склады с обмундированием.

     Небольшая сеть железных дорог, оставшаяся в распоряжении Вооруженных Сил на Юге России, могла выполнить ничтожное количество перевозок. Железнодорожный транспорт находился в последней стадии своей деградации. Ввиду этого в необычайно тяжелые условия была поставлена эвакуация раненых и больных, в особенности последних.

Вопрос о больных в это время стоял особенно остро, так как эпидемия сыпного тифа достигла наивысших размеров и принимала характер величайшего народного бедствия. Госпитали и лазареты были переполнены сверх всякой меры. За недостатком мест эвакуационные и санитарные поезда не разгружались по целым месяцам. Раненые и больные, лишенные элементарного ухода, умирали тысячами. Ввиду развала в военно-санитарном ведомстве смертность в госпиталях и лазаретах доходила до огромных размеров. В результате больные и раненые стали прибегать к разным мерам, чтобы не попасть в число эвакуируемых, избежать госпитального и лазаретного лечения.

     — Здесь, на фронте, - говорили они, - можно как-нибудь и отлежаться. Если же повезут в тыл да положат в госпиталь, то верная смерть...

     — Больше всего теперь опасно получить ранение, - жаловались находившиеся в строю. — Рана - это пустяки. А вот когда месяцами будут возить по железным дорогам, да положат вместе с тифозными, да станут морозить, да морить голодом - вот тогда... вряд ли выживешь.

     Дефекты лечебного и эвакуационного дела особенно остро ощущались в это время в прифронтовой полосе, в южных донских и северных кубанских станицах. Во время своих январских и февральских путешествий я наблюдал там прямо кошмарные картины. В особенности поразило меня то, что происходило в станице Мечетинской. Вот, например, как обрисовал мне положение в этом крупном фронтовом центре начальник местного гарнизона.

     — У меня, - рассказывал он, - свыше шести тысяч тифозных. В каждом доме буквально несколько больных, вместе с которыми помещаются и здоровые. Кто к нам ни приедет - сейчас же заболевает тифом. В местных лазаретах творится нечто ужасное. Помещение рассчитано максимально на сто-двести человек, а там находится от тысячи до двух тысяч. Медицинского же персонала нет. Лежат все вповалку, как попало. Каждую ночь умирает в каждом лазарете человек по двадцать-тридцать. За отсутствием санитаров они лежат по нескольку дней, и больные, выходя на двор, вынуждены ступать по трупам. Воздух в лазаретах смрадный, и свежий человек долго не может войти в эти смертоносные дома. Вывезти больных некуда: везде то же самое. Все станицы переполнены, города также, да и перевозочных средств нет. В результате - население заражается почти поголовно. Скученные, заедаемые паразитами войска тают с невероятной быстротой. Творится нечто ужасное, не поддающееся описанию...

     И такие рассказы можно было слышать от всех, кто ездил по фронту. Уже не чувствовалось в этих рассказах возмущения, негодования. Апатия и фаталистическая покорность судьбе уже делали свою разрушительную работу...

Но даже и в этой невероятно тяжелой обстановке борьба продолжалась, причем Донская армия и Добровольческий корпус, несмотря на отсутствие кубанских резервов, одерживали крупные победы. Настроение военных руководителей и в особенности чинов ставки, где после сдачи Ростова и Новочеркасска не было никакой уверенности, что армия сможет удержаться на Дону, повышалось. Правда, события, происходившие в Екатеринодаре, уже приносили определенные результаты, и между казачьими и неказачьими частями Вооруженных Сил на Юге России наблюдались пока ничтожные, но грозные симптомы назревающего раскола. Враждебное настроение в отношении главного командования и вообще Добровольческой армии в лице ее ответственных руководителей, определенно выявлявшееся в Екатеринодаре, весьма болезненно отражалось на настроении чинов ставки и Добровольческого корпуса, в особенности последнего. Генералу Деникину приходилось считаться с возможностью разрыва с казачьими государственными образованиями. Ему приходилось намечать план дальнейших действий на тот случай, что остаткам Добровольческой армии придется покидать пределы казачьих областей, а потому ставка строила свой план дальнейшего отхода, главным образом принимая в расчет Добровольческий корпус, который, по-видимому, предполагалось заранее подвести к Новороссийску для погрузки на пароходы или сделать то же самое с Таманского полуострова.

     В этом направлении предпринимались определенные шаги, вырабатывались планы, происходили секретные совещания. Генерал Деникин, неоднократно проезжая через Сосыку в Батайск и Кущевку, вел частые переговоры с генералом Кутеповым по этому поводу.

     На представителей донского командования все это производило тяжелое впечатление. У генерала Сидорина и генерала Кельчевского возникали серьезные опасения, переходившие в уверенность, что главное командование желает спасать только Добровольческий корпус, мотивируя это тем, что, мол, казаки останутся нетронутыми, а офицеры казачьих частей отойдут под прикрытием добровольцев. Опасения эти подтверждались определенными фактами. Так, например, в первых числах января Деникин вместе с Романовским, возвращаясь от Кутепова через Сосыку, зашел в поезд командующего Донской армией и, как стало потом известно в штабе, предложил Сидорину немедленно сменить Добровольческий корпус, который отойдет в резерв. По словам Деникина, об этом ввиду расстройства корпуса неоднократно ходатайствовал Кутепов.

Сидорин и Кельчевский энергично запротестовали, указывая на то, что желание Кутепова знаменует собою полный отказ от борьбы.

     — Такое приказание, — говорили они Деникину, — можно отдавать, только заранее решившись прекратить борьбу и идти к морским берегам, чтобы садиться на пароходы. В противном случае как же можно возложить на одну Донскую армию такую задачу и в такой момент?

     Разговор, который происходил по этому поводу, по-видимому, произвел на Деникина сильное впечатление, и он отказался от мысли снять с фронта Добровольческий корпус.

Тем временем строевые части быстро оправлялись. Реорганизовывались тылы. Очищались от укрывшихся от фронта тыловые учреждения. В прифронтовой полосе был устроен целый ряд заградительных застав для ловли дезертиров и возвращения их обратно в части. Главная масса вооруженных сил - Донская армия - быстро оправлялась и возрастала количественно.

С 5 января по инициативе большевиков начались ожесточенные встречные бои. Донцы и добровольцы 6 января перешли в контратаку и выиграли бой. 7 января они вновь отбили попытку красных перейти в наступление.

     Все приободрились.

   В связи с этим “главковерх” Буденный отдал весьма характерный приказ, в котором говорил, что его армия была красой и гордостью красных войск. Но это было до Ростова. Когда же армия пришла в Ростов, то в этом “вертепе буржуазного разврата и мерзости” облик армии резко изменился. Буденный предал суду начальника 11-й кавалерийской дивизии и некоторых других. Однако от перехода в наступление в этом месте он отказался и стал перебрасывать свои части с батайского направления, чтобы ударить совместно с Думенко на правый фланг Донской армии. Представители командования заблаговременно приняли меры предосторожности.

     14 января большевики сосредоточенными силами по всему фронту перешли в наступление, стараясь конницей Буденного и Думенко нанести удар в правый фланг Донской армии со стороны хутора Веселого. Но в результате 15 января Думенко, а 16 января Буденному был нанесен жестокий урон. В итоге одних орудий было захвачено около сорока. Крупный успех имел и Добровольческий корпус, захвативший большую добычу.

     Настроение как на фронте, так и в Екатеринодаре и Новороссийске еще более повысилось. Ростовские беженцы и дельцы уже стали готовиться к возвращению в Ростов. Вздох облегчения пронесся и по беженским таборам, кочевавшим из станицы в станицу, из села в село по Сальским степям, по Кубани и по Ставропольской губернии.

      А из Советской России поступали сведения о развале Советской власти, о брожениях, о восстаниях... О большом переломе в настроениях широких народных масс Советской России свидетельствовали показания пленных, занимавших высокие посты в Красной армии. Особенно сильное впечатление на военных и политических деятелей производили показания офицера генерального штаба летчика Рихтера из штаба Буденного, указывавшего на стихийное пробуждение в русском народе и Красной армии национализма. Другой пленник, начальник 28-й советской дивизии латыш Азии, утверждал, что, ознакомившись, после того как попал в плен, с настроениями массы, воюющей с большевиками, он пришел к весьма интересным выводам. Цель борьбы деникинцев - уничтожение коммунистического строя, созыв Учредительного собрания и установление в великой, могучей России широкого народоправства. Именно в этом народные массы, населяющие юг России, видят спасение от разрухи и голода, которые неумолимо надвигаются. Цель борьбы, во имя которой стремятся на юг красноармейцы, заключается в том, чтобы окончательно уничтожить реакционное и реставрационное движение на юге России. Для спасения же страны от разрухи и голода нужно прекратить как можно скорее Гражданскую войну, освободиться от коммунистического гнета и при посредстве ли Учредительного собрания, другим ли путем установить государственный строй, основанный на широком народоправстве. Вывод Азина сводился к тому, что север и юг, красные и белые, по существу стремятся к одним и тем же целям, а потому Гражданская война - результат кошмарного недоразумения и воли отдельных лиц, возглавлявших движение северян и южан. Нужно немедленно, не останавливаясь ни перед чем, уничтожить инициаторов Гражданской войны и... искать равнодействующую.

     Были оптимисты, которые, основываясь на сведениях о настроениях в Советской России, предполагали, что выход из положения, развязка гордиева узла заключается только в образовании Верховным Кругом и главным командованием новой, единой, настоящей демократической власти. И действительно, теперь казалось порой, что не все еще потеряно, что при надлежащей энергии и стойкости, при наличии энтузиазма, который должна вдохнуть в войска и в население новая, единая власть и Верховный Круг в первую очередь, не так уже трудно будет для Вооруженных Сил на Юге России восстановить утраченное положение.

     — Как же не верить в это, - говорили в эти дни представители казачества, в особенности донского, - ведь один такой факт, как исход населения целой Донской области из боязни снова очутиться под гнетом знакомого уже по печальному опыту прошлого советского режима, один этот факт вселяет уверенность в возможность радикального поворота в общем ходе событий.

     В том же духе, то есть что не так уже трудно восстановить утраченное положение, высказывались и представители ставки и добровольцы. Весьма показательно было и выступление командующего Донской армией 24 января на Верховном Круге в Екатеринодаре, где он с цифрами в руках доказывал, что победа возможна, что для этого нужно взять себя в руки, все внимание отдать фронту и, в первую очередь, заняться проведением мобилизации на Кубани.

Миновал тяжелый январь. Решающие исход бои должны были разыграться в феврале.

     Ввиду последних удачных действий против большевиков в начале февраля военными руководителями Вооруженных Сил на Юге России проектировался переход в наступление по всему фронту с тем, чтобы 4-й Донской корпус вместе с конницей генерала Агоева, заменившего раненого Топоркова, (терцы и кубанцы) общим ударом через станицу Богаевскую на Новочеркасск двинулись в тыл ростовской группе большевиков. Добровольцы, в свою очередь, перебравшись за Дон у станицы Елизаветовской, должны были выпустить конную бригаду генерала Барбовича в тыл Ростову на железную дорогу. Таким образом, вся огромная группа большевиков, состоящая почти из четырнадцати дивизий, должна была потерпеть поражение.

     Общее настроение строевых частей, казалось, благоприятствовало предстоящему наступлению. Добровольческий корпус уже доказал свою боеспособность. Донцы же, органически связанные со своей территорией, отлично сознавали безвыходность своего положения и необходимость борьбы до конца. Тысячи донских беженцев, негостеприимно принятых на Кубани, снова потянулись в прифронтовую полосу, на маленький клочок Дона, за который они теперь так упорно цеплялись. Бодро смотрели на будущее и начальники строевых частей. Генерал Павлов, командовавший отборной донской конницей и занявший пост умершего от тифа Мамонтова, накануне наступления на мои вопрос о положении на фронте ответил с полным убеждением:

     — Прикажут - приказ выполним.

     — Земельная реформа и... виселица - тогда мы снова дойдем до Москвы, - уверенно заявил мне командир Добровольческого корпуса Кутепов.

     Ближайшее будущее, однако, сулило горькие разочарования.

     Когда в первых числах февраля задуманный план должен был осуществиться, командованием были получены сведения о том, что на правом фланге фронта разыгрываются крупные события, грозившие весьма тяжелыми последствиями.

Кавказская армия, переименованная тогда уже в Кубанскую, окончательно распылялась, и казаки чуть ли не поголовно расходились по домам, не желая оставаться на фронте. В правофланговой армии, таким образом, было не более трех тысяч штыков и шашек. Между тем вся Конная армия Буденного, оправившись от разгрома, 29 января двинулась на Тихорецкую. Это имело огромное значение, ибо командованием были получены точные сведения о новом плане большевиков, который заключался в том, чтобы производить дальнейшие переброски войск из центральной России в ставропольском направлении и центр тяжести своих действий ввиду неудач, постигших их в январе на Дону, перенести на вновь формирующуюся Кубанскую армию.

     Вот здесь-то у донского командования возник план, который был одобрен командирами корпусов Донской армии. Ввиду нездорового, полубольшевистского настроения на Кубани предоставить кубанцам испытать прелести советского рая, а самим, невзирая на действующего в тылу Буденного, двинуться самым решительным образом на север. Разбить всю армию, которая стояла перед донцами в то время, как думали представители донского командования, было нетрудно. После этого предполагалось пойти вперед, на север, в зависимости от обстановки. Буденный, если бы двинулся в Екатеринодар, оказался бы изолированным или, во всяком случае, лишенным подвоза, связи и особого вреда принести бы не мог.

План этот уже почти начал приводиться в исполнение, но против него категорически высказался главнокомандующий. Не соглашаясь со смелым решением, Деникин указывал на то, что нельзя бросать базу, бросать раненых и т. д. Командующий Донской армией возражал, что семьи и раненые очутятся в ужасном положении, если вооруженные силы будут отходить на юг и вести длительные бои. Не согласился с этим планом и Кутепов, который ссылался на усталость корпуса после ростовских боев, на раненых, больных, на семейства офицеров, которые пришлось бы бросить.

     Таким образом, осуществить задуманную чрезвычайно рискованную, хотя, как показали последовавшие события, и менее, несомненно, чем отход на Новороссийск, операцию не удалось, а потому и решено было снять и перебросить главную массу донской конницы, составлявшую группу Павлова, для действий против конницы Буденного. Павлову было приказано атаковать Буденного в направлении на Торговую, для чего двинуться форсированным маршем и ликвидировать как можно скорее нажим на Тихорецкую. В это время советская дивизия Гая переправилась через Дон и начала давить на правый фланг 1-го Донского корпуса. 3 февраля Павлов разбил дивизию Гая и двинулся на Торговую. 4 февраля из штаба Донской армии Павлову была послана телеграмма с приказанием дать дневку частям, причем в штабе предполагали, что Павлов, отправляясь из района хутора Веселого, где он находился, к Торговой, пойдет за Маныч и воспользуется для дневки станицей Платовской, чтобы не морозить казаков в степях. Но Павлов, стремясь как можно скорее столкнуться с Буденным, нашел необходимость идти по необитаемому левому берегу Маныча, по безлюдным степям, без дорог, по компасу. 4 февраля Павлов атаковал Шаблиевку, где чуть было не захватил в плен самого Буденного, но атака была благодаря метели и морозам разрозненной, а потому и неудачной. 5 февраля Павлов принужден был отойти к станице Егорлыцкой. Во время этого похода благодаря сильному морозу и ветру, благодаря полному отсутствию жилья половина корпуса в буквальном смысле слова вымерзла. Вместо 10-12 тысяч шашек после этого рейда по строевому рапорту в отборной конной группе осталось 5,5 тысячи шашек. Остальные, в том числе и сам Павлов, и весь командный состав, были обморожены или же совершенно замерзли.

Это был колоссальный удар для Вооруженных Сил на Юге России. Правда, 7 февраля добровольцами был взят Ростов, но какое это могло иметь значение, когда не была разбита живая сила противника и конница Буденного заходила далеко в тыл со стороны Торговой — на Тихорецкую, когда фронт и тыл были потрясены тем уроном, который понесла от морозов донская конница.

     Непосредственно после рейда, когда конница Павлова отдыхала в районе станции Атаман, я был на этой станции и беседовал с казаками и офицерами. Ужасом веяло от рассказов участников этого похода. Четыре дня шла донская конница по безлюдным степям. В 24-градусный мороз с сильным ветром буквально негде было остановиться и укрыться от холода. Ночевали в необитаемых зимовниках донских коннозаводчиков, причем один зимовник из нескольких избушек приходился на целую дивизию. Лишь немногим счастливцам удавалось попасть под крышу. Остальные ютились возле заборов и своих лошадей. Даже для костров не было топлива.

     — Последнюю ночь, - рассказывали мне участники рейда, - мы стояли под Торговой. Большевики энергично обстреливали нас, но пули никого не пугали. Страшнее был мороз. Тысячи обмерзших остались позади нас в степях. Их засыпала уже метель. Уцелевшие жались возле своих лошадей. Стоишь пять-десять минут. Чувствуешь, что начинаешь дремать, что засыпаешь, падаешь... Еще несколько минут - и уснешь вечным сном. Встряхнешься. Подойдешь к соседу - видишь, что и он замерзает. Что делать? Бросаешься на него, падаем вместе на снег... Начинаем драться самым настоящим образом.               Отогреешься и... как будто минут на пятнадцать-двадцать легче станет.

     После этого кошмарного похода тысячи обмороженных были свезены на станцию Атаман и за неимением даже теплушек были посажены на открытые платформы. Мороз по-прежнему доходил до 25 градусов. Между тем на фронтовой линии (Батайск - Торговая) за отсутствием паровозов почти совершенно замерло железнодорожное движение. Целый день прождали обмороженные паровоза. Не дождались и... поползли по своим отдыхавшим после рейда в окрестностях станции частям.

     На этой же станции генерал Сидорин произвел смотр остаткам конницы Павлова. Он ободрял казаков, указывая на то, что сил у нас достаточно, что разбить большевиков не так трудно. В заключение наградил казаков георгиевскими крестами.

     — Разобьем большевиков, братцы? – спрашивал командующий.

     — Так точно, - отвечали казаки, - пусть только потеплеет...

Видно было, что ответ этот не носил “смотрового”, официального характера. После разговоров с участниками рейда создавалось вполне определенное убеждение, что казаки, которые с яростью, с огромным, вполне понятным озлоблением ругали командный состав, в особенности начальника группы Павлова, заморозившего несколько тысяч человек, все же не теряли бодрости душевной.

     Эти обмороженные, только что пережившие в степях четыре ужасных дня люди, одетые в самые разнообразные костюмы, часто в лохмотья, бодро говорили:

     — Мороз проклятый перетерпим и тогда, как и в прошлом году на Донце, начнем снова купать большевиков.

     — Калмыки правильно кричат красным: “Зима - ваша берет, весна - наша берет”.

     — Подождем до весны, а там... другой разговор с большевиками будет.

     — Как весна, так красные и начнут разбегаться по домам...

Но суровая действительность разбила все эти радужные надежды на весну. Недолго продолжались ликования по поводу взятия Ростова. Лишь два неполных дня части Добровольческого корпуса занимали город, и 9 февраля он был снова в руках большевиков. Конница Буденного заходила в глубокий тыл Донской армии, а обессиленная морозами лучшая донская конница не могла проявить никакой активности.

     Уже 9 и 10 февраля станция Тихорецкая - важнейший железнодорожный узел, прямой путь на Екатеринодар - была под угрозой непосредственного удара, и правый фланг Донской армии должен был быстро стягиваться к западу. В противном случае он мог быть отхвачен конницей противника. Натиск производился на станицы Егорлыцкую и Белую Глину. Прорыв был сделан у Белой Глины и Песчанокопской, где почти целиком был уничтожен только что сформировавшийся Кубанский корпус генерала Крыжановского. Командир корпуса со штабом также не вернулись из боя.

     Участь Тихорецкой казалась предрешенной. Со дня на день ожидалось падение Ставрополя, где наступали не только переброшенные сюда из центральной России и из-под Астрахани регулярные части советской армии, но и местные большевики.

     Ликвидировать прорыв на Тихорецкую могли только кубанцы. Но на Кубани стойких частей сформировано пока еще не было, и в мобилизованных частях продолжалось массовое дезертирство. Станицы все еще продолжали митинговать и рассуждать, под какими лозунгами воевать, нужно ли вообще идти на фронт, и казалось, что лишь приход и террор со стороны большевиков и враждебно настроенных к казакам иногородних могут произвести коренную ломку в настроении кубанцев.

     А большевики не ждали и наступали быстро и решительно...

     14.02 казаки Павлова форсировали Маныч и обрушились на корпус Думенко. Началась операция успешно. Части Думенко были разбиты и отступали, оставив станицу Балабинскую. Но вот только Буденного на прежнем месте не оказалось. …Буденный, вместо того чтобы находиться на стыке 9-й и 10-й армий, перешел в полосу 10-й (за что угодил бы под трибунал, если бы не последующие успехи). Совместно с его конницей 15.02 войска 10-й армии заняли Шаблиевку. Белым пришлось срочно корректировать свои планы. Дальнейшее наступление на север продолжала группа ген. Старикова, а Павлову предписывалось оставить заслон против Думенко и повернуть на восток, где совместно с частями правофлангового 1-го корпуса Донской армии ударить во фланг Буденному. А хитрый Буденный, проигнорировав все приказы, выбрал линию наименьшего сопротивления и пошел на юг, преследуя отступающих кубанцев. 17.02 он атаковал их и занял ст. Торговую (Сальск).

     В это время конница Павлова форсированным маршем двигалась вдоль Маныча. Стояли жестокие морозы, достигавшие 20—30 градусов с сильным ветром и метелями. Здешние степи были безлюдны, редкие хутора и зимовники не могли вместить и обогреть такую массу людей. Павлов направился в Торговую, уверенный, что она занята кубанцами.

…большевики выбросили белых в степь. А дальше им осталось только засесть в глухую оборону и не пускать казаков к жилью. Тех, кто пытался приблизиться, косили пулеметы. Залегших, ползущих, раненых добивал мороз. Укрыться от него оказалось негде.

     Утром, когда открылась страшная картина того, во что превратился корпус, Павлов повел его остатки назад, на Егорлыкскую. В этом рейде донская конница потеряла свыше 5 тыс. чел.

     2.03 красные снова нанесли удар. Под Егорлыкской разыгралось кавалерийское сражение, продолжавшееся с восхода до заката. В широкой котловине сходились в рубке огромные массы конницы. Верх не брали ни те ни другие… Ночью Буденный отступил, оставив 20-ю пехотную дивизию в качестве прикрытия. Но... белые тоже должны были отступать.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12

ЧАСТЬ IV. (январь- май 1920 года)

Отдельный оттиск из номеров 207 -231 журнала «Вольное казачество – Вiльне Козацтво»

Париж 1938 год.

авторы СИДОРИН Владимир Ильич (1882—1943) -- генерал-лейтенант Генштаба.

СТАРИКОВ Терентий Михайлович (1880—1934) — генерал-лейтенант.

Глава 14.

Положение фронта около 10 февраля. — Стягивание казачьих сил в район станиц Егорлыкской и Мечетинской.— Директива 12-го февраля.— Поражение Буденного под ст. Егорлыкской и поселком Иловайским 13-го февраля, — Отступление 3-го Донского корпуса. — Директива 16-го февраля. — Общее отступление Донской армии.

       Эта статья была создана, исключительно благодаря помощи, казака И., а так же вашего внимания.
По вопросам поддержки данного проекта, вы можете обращаться в контактную форму сайта.

Использована информация из следующих ресурсов.

1. Сайт Википедия

2. Сайт "Донские казаки в борьбе с большевиками"

3. Сайт "Атамана ВВДз".

4. Сайт "Новочеркасск.net"

5.