ЯНВАРЬ 1920 ВЕРХОВНЫЙ КРУГ И СТАВКА ГЕНЕРАЛА ДЕНИКИНА

     После оставления Белой Армией Ростова и Новочеркасска, Добровольцы, Донцы, и остатки Кавказской Армии  располагались примерно по линии - Батайск-Егорлык-Великокняжеская. Несмотря на ряд объективных факторов, Донцы сохраняли высокую боеспособность, Сразу же после сдачи, Корниловцы вновь овладели Ростовом выбив из него банды Будённого. Деникин готовил решающий удар на плацдарме Задонья. Однако, 14-16 января 1920, не в зимовниках близ Маныча, ни в займище близ Батайска, а в далёком Париже решилась судьба Белой Армии  и России.

     Предложение авантюриста Беркенгейма было принято, и решение утвердили Джордж Клемансо и Дэвид Ллойд Джордж прибывшие именно по этому вопросу на конференцию 16 января*. Экономические санкции с ленинской банды были сняты, а так же заявлен отказ в отношении любого силового решения вопроса большевизма в России, а красный террор был объявлен преувеличением.
Тем самым страны Антанты -  предали союзнические обязательства, и буквально под гул орудийной канонады тяжелых боёв за Батайск, из ростовских складов, грузилось зерно для отправки в Европу.

     * - (ровно в этот же день, главнокомандующий ВСЮР А. И. Деникин на заседании Верховного Круга в Екатеринодаре, пытался убедить казаков, не разъединяться с Добровольческой Армией)
     Администрация сайта belogvardeec.com будет признательна, за любые материалы, связанные с перепиской ВСЮР и так называемых союзников в указанный период.

     Далее воспоминания Г. Н. Раковского о том, что происходило в политическом стане Белой Армии в период января 1920 года.

     Таким образом, остатки Вооруженных Сил на Юге России отошли за Дон. Остатки Добровольческой армии с той группой, которая под командой генерала Слащева вела борьбу с махновцами в екатеринославском районе, спешно отходили в Крым, а Киевская группа, подчиненная в это время главноначальствующему Новороссийской области генералу Шиллингу, отжималась на Волынь, к Румынии, а затем, когда румыны встретили добровольцев огнем, к Польше, где войска Бредова были разоружены и помещены в концентрационных лагерях. Фактически фронт возглавлялся представителями донского командования - генералом Сидориным и генералом Кельчевским. В состав расстроенной Кавказской армии, которой в это время командовал генерал Покровский, входило не более 6-7 тысяч человек. Добровольческий корпус с тыловыми частями насчитывал до 10 тысяч человек. Донская же армия имела около 40 тысяч.

     С 27 декабря до 10 февраля штаб Донской армии, включавший и Добровольческий корпус, находился в Сосыке. Армия занимала фронт от Азовского моря по Дону в направлении на Великокняжескую, куда отходили после оставления Царицына остатки Кавказской армии.

     Сдача Ростова и Новочеркасска произвела на всех потрясающее впечатление. Я помню первый день своего пребывания в Сосыке непосредственно после оставления Ростова. Наступила оттепель. Моросил дождь. Дул холодный степной ветер. Жирный кубанский чернозем Ейского отдела растворился после морозов в кисель. Вязли обозы, утопали в грязи люди. На душе царила апатия. Не хотелось ничего делать, ни о чем думать. Каждый, казалось, задавал себе вопрос: “В чем же дело, почему мы отступаем при наличии больших сил, при такой ненависти к советскому режиму, при поголовном уходе населения?”

     В Екатеринодаре уже кипела ожесточенная политическая борьба, где переплетались самые разнообразные влияния. 31 декабря открылось заседание Кубанской краевой Рады, настроенной более чем оппозиционно в отношении потерпевшего полный политический и военный крах главного командования, озлобленной той расправой, которая была произведена в начале ноября месяца над членами Рады генералами Врангелем и Покровским... Расправа эта заключалась в том, что Рада под давлением вооруженной силы должна была выдать генералу Покровскому находившегося в Екатеринодаре члена парижской делегации Калабухова, который был повешен по приговору военно-полевого суда. Участь Калабухова грозила и арестованным вожакам наиболее оппозиционно настроенной в отношении к главному командованию и “Особому совещанию” влиятельной группы левого, “черноморского”, крыла Рады. Эти вожаки во главе с братьями Петром и Иваном Макаренко по приказанию Деникина были высланы за границу, в Константинополь, без права обратного возвращения на родину, причем Иван Макаренко, занимавший видный пост государственного контролера в кубанском краевом правительстве, успел скрыться.

     Униженные в своем достоинстве народных избранников, терроризированные повешением Калабухова, потерявшие тогда всякую способность к достойному отпору, изменившие по требованию Врангеля даже свою конституцию, члены Рады теперь, когда убедились в банкротстве ставки и расформированного накануне сдачи Ростова “Особого совещания”, сразу ребром поставили вопрос о разрыве с генералом Деникиным, об организации новой власти, которая будет идти новыми политическими путями.

     — Мы пойдем умирать, - говорили члены Рады из наиболее умеренных, “линейских”, кругов, - но мы должны знать, за что будем умирать.

     И мне, как и всем, находившимся в зале заседания, казалось очевидным, что казаки пойдут одной дорогой, а добровольцы - другой.

     Зал Зимнего театра, где открывалась Краевая Рада, шумел, гудел, как пчелиный улей. Здесь собрался весь политический Дон. Сюда съехались представители Терека. Были здесь и представители Уральского войска, и даже каким-то чудом попавшие сюда оренбуржцы. Хозяевами были темпераментные кубанцы в своих красочных черкесках с кинжалами и револьверами. Скромно сидели на местах для публики донцы - бежавшие из Новочеркасска члены Донского войскового Круга. Они были в самых разнообразных костюмах, но почти все с красными лампасами на шароварах. Совершенно в тени держались члены Терского Круга, все в черкесках, сплоченные, темные, серые, молчаливые. Бросалось в глаза отсутствие представителей ставки.

     При переизбрании председателя Рады и кубанского атамана - умершего от тифа генерала Успенского — подавляющее большинство высказалось за кооператора меньшевистского толка Тимошенко и находившегося в опале у Деникина генерала Букретова.

     В первых же приветственных речах представителей казачества вылилась вся ненависть, накопившаяся у них в отношении “Особого совещания”. Кубанцы торжественно заявили, что обвинение их в самостийности со стороны генерала Деникина ни на чем не основано, что Кубань никогда не будет изменницей общей матери - России. Донцы, кубанцы и терцы в своих приветственных речах единодушно высказались за то, чтобы во имя спасения казачества приступить немедленно к созданию новой объединенной власти и в дальнейшем вести государственную работу, положив в основу ее принципы самого широкого народоправства. Настроение представителей казачества вообще и, в частности, в отношении ставки несомненно было чисто революционным как по внешним формам выражения его, так и по внутреннему содержанию. Во время следующих заседаний революционное настроение было несколько сглажено донским атаманом генералом Богаевским, который в своей речи указал на то, что Добровольческий корпус Кутепова защищает один из наиболее ответственных участков фронта - прямой путь на Екатеринодар и что могущественная Антанта знает только Деникина, а не представителей казачества. Таким образом, в случае разрыва с главным командованием и ухода из казачьих областей добровольцев казаки лишены будут поддержки союзников и прямой путь на Екатеринодар будет открыт большевикам.

     Настроение Кубанской Рады, несомненно, оказало большое влияние на настроение представителей Дона и Терека. Все это способствовало весьма сильной казачьей оппозиции и лишало ставку последней точки опоры.

     Когда в первых числах января 1920 года открылись заседания Верховного Круга, состоящего из ста пятидесяти человек, избранных Кубанской Радой, Донским и Терским Кругами, большинство членов Верховного Круга определенно склонялось к полному разрыву с генералом Деникиным и лицами, его окружавшими. Члены Верховного Круга готовы были идти на всякий риск, лишь бы обособиться от ставки и, в сущности, от Добровольческой армии.

Препятствием к проведению этого желания в жизнь являлась та позиция, которую заняли представители военного командования, в особенности руководившего операциями на фронте штаба Донской армии. Отрицательно оценивая политику Деникина, фронтовики-донцы стояли на той точке зрения, что генерал Деникин является носителем идеи единства России, а казачество всегда было и должно было быть носителем не только местных, но и общегосударственных идеалов. На той же точке зрения стояли и другие военачальники, считавшие, что разрыв с главнокомандующим знаменует собою уход с фронта добровольцев и равносилен катастрофе.

     В члены Верховного Круга попали наиболее оппозиционно настроенные представители казачества. Характерно, что председатель Донского Круга Харламов, например, был первоначально забаллотирован за свою “соглашательскую” линию поведения в отношении ставки и “Особого совещания”.

     Руководящую роль среди донцов на Верховном Круге играли: покладистый социалист Агеев, мечтавший о министерском портфеле и чуть ли не о булаве донского атамана, другим лидером донской фракции являлся совершенно бесцветный член Круга Гнилорыбов и, наконец, беспринципный делец генерал Янов. Лидерами кубанцев были: Скобцов - представитель умеренных “линейцев” и Тимошенко, возглавлявший крайних левых - кубанцев, представителей наиболее оппозиционных в отношении ставки черноморских отделов Кубанской области.

Главная масса терцев весьма сплоченно шла по указке председателя Терского Круга весьма умеренного по взглядам Губарева и профессора военной академии Баскакова. Малочисленное левое крыло терских делегатов возглавлялось Фальчиковым, социалистом казачьего склада.

     В подавляющем большинстве члены Верховного Круга были совершенно бесцветны, не организованы, не сплочены и лишены навыков даже к элементарной государственной работе. И, конечно, эта серая масса, пытавшаяся взять на Юго-Востоке власть в свои руки, мечтавшая о том, чтобы начать новую эру не только в истории казачества, но и в истории всей России, не могла вдохнуть энтузиазм в войска, ибо она сама лишена была какого бы то ни было энтузиазма, находилась в состоянии маразма и разложения.

     Чтобы дать понятие о том, что представлял из себя недолговечный Верховный Круг, необходимо коснуться вообще представительных органов Дона, Терека и Кубани.

     В сущности говоря, представительные учреждения - Донской Круг, Кубанская Рада и Терский Круг - теряли с каждым днем свой последний престиж и авторитет в глазах местного населения. Банкротство казачьего парламентаризма, особенно ярко бросавшееся в глаза в этот период, объясняется не только общими политическими и военными условиями, но в значительной мере и личным составом представительных учреждений. За малыми исключениями, донские, кубанские и терские парламентарии совершенно случайно попали на это амплуа в период хаотических выборов, происходивших непосредственно после освобождения Юго-Востока от большевиков. Лишь с большими и большими оговорками можно было считать местные представительские органы выразителями настроения населения, теперь почти не интересовавшегося работой своих избранников и индифферентно относившегося к той закулисной политической борьбе местных честолюбий, которая являлась, например, наиболее характерной особенностью Кубанской Рады. Народные представители, если даже и не принимать в расчет образовательный ценз, который в массе не превышал ценза низшего учебного заведения, в отношении интеллигентности и работоспособности стояли на весьма низком уровне, и результаты их работы были ничтожны. Во всяком случае, по сравнению с Кубанской Радой и кратковременным - ввиду позднего освобождения от большевиков Терского края - Терским Кругом, наибольшей продуктивностью в смысле творческой, созидательной государственной работы отличался Донской Круг, где руководящую роль играла группа донской “почвенной” интеллигенции.

     Сами члены представительных учреждений не отрицали ненормального характера своих выборов, хотя постепенно забывали об этом. Новые избирательные законы усиленно, хотя и подозрительно медленно, разрабатывались. Необходимость перевыборов повелительно диктовалась еще и тем, что, как сознавали и местные парламентарии, иногороднее население казачьих областей ввиду своего первоначального сочувствия большевикам почти не имело представителей на Кругах и в Раде. Это обстоятельство было одним из коренных дефектов местного парламентаризма и оказывало дезорганизующее влияние на краевую жизнь, так как иногородние в численном отношении хотя и незначительно, но превышали казаков.

Являясь теперь только плохими суррогатами народного представительства, теряя с каждым днем свою весьма слабую связь с народными массами, Донской Круг, Кубанская Рада и Терский Круг быстро лишились своего первоначального значения как выразителей и представителей того творческого процесса государственного строительства, который происходил и определенно выкристаллизовывался на юге России и в особенности в казачьих областях. Естественно, что казачьи парламенты попадали в руки нескольких ловких, энергичных, часто беспринципных людей, владевших даром слова, которые проводили желательную им политику, обделывали свои личные или групповые дела, прикрываясь авторитетом местного представительства. Все сказанное о Кругах и Раде было вполне применимо и в отношении Верховного Круга, сконструировавшегося путем выделения из состава этих организаций по 50 человек от каждой.

     Пока Верховный Крут занимался сведением счетов с главным командованием, на фронте выполнялась большая организационная работа по приведению в порядок Вооруженных Сил на Юге России. Боеспособность частей крепла с каждым днем. Части не только отбивали атаки большевиков, но и сами пытались переходить в наступление. Все это поднимало престиж Деникина, увеличивало значение Добровольческого корпуса и заставляло Верховный Круг постепенно отказываться от своего непримиримого отношения к ставке и искать новых путей для соглашения.

     Положение фронта, однако, внушало весьма серьезные опасения. Утомленные, обескровленные донцы и малочисленные добровольцы должны были во что бы то ни стало как можно скорее получить свежие кубанские резервы. На этом безуспешно настаивал перед кубанским атаманом и правительством генерал Деникин. Уже неоднократно командующий Донской армией слал кубанскому атаману телеграмму за телеграммой с указанием на настоятельную необходимость торопиться с формированием кубанских частей. (Общая политическая обстановка делала совершенно немыслимым участие генерала Врангеля в этом формировании. Быстро терял свою популярность и генерал Шкуро, авторитет и престиж которого в глазах кубанцев был подорван его приверженностью к ставке.)

     Донцы изнемогали в неравной борьбе. Помощи не было. Неудивительно, что генерал Сидорин в одной из последних своих телеграмм прямо говорил о предательстве со стороны кубанцев, если они вовремя не придут на помощь донцам. Ответа от Букретова на эту телеграмму не последовало. И это понятно, ибо Букретов, Рада могли обещать на словах что угодно. В действительности же они были бессильны повлиять на настроения низов, руководить этими настроениями, так как кубанцы в массе мало интересовались приказами и распоряжениями правительства, постановлениями и резолюциями своего парламента - Рады, измельчавшей, выродившейся в период годичной борьбы различных групп и течений. С другой стороны, высшие органы власти на Кубани не проявляли в отношении помощи фронту той настойчивости и энергии, которые так были необходимы в этот критический момент. Немалую роль здесь играли опасения, как бы в случае нового успеха и продвижения Вооруженных Сил на Юге России на север главное командование снова не восстановило бы свое утраченное влияние, а следовательно, как бы снова не началась та борьба с политическими и военными кругами ставки, которая была так характерна для истекшего года.

     “Старший брат” Дон истекал кровью. “Младший брат” Терек изнемогал в борьбе с восставшими горцами и помощи дать не мог. Но напрасно представители Дона настаивали перед кубанскими властями на проведении самым энергичным образом скорейшей мобилизации. Правда, Кубань решила срочно формировать “собственную” Кубанскую армию, на что теперь, несмотря на свое весьма отрицательное отношение к этому, Деникин вынужден был согласиться. Но результаты мобилизации пока были ничтожны, а остатки Кавказской армии, находившиеся под командой ныне одиозного для влиятельных кубанских политических деятелей генерала Покровского, быстро расползались по станицам, ослабляя тем самым фронт и открывая большевикам дорогу на центральный железнодорожный узел Кубани - станцию Тихорецкую.

     В ответ на приказы о мобилизации в станицах шло митингование, причем, как и во времена Керенского, не желавшие идти на фронт выставляли ряд чисто словесных отговорок.

     — Пусть уйдет Деникин - мы пойдем на фронт и будем воевать, - говорили одни.

     — Пускай воскресят Калабухова - будем воевать, а нет - пусть сами воюют, - говорили другие.

     — Довольно буржуям выезжать на наших спинах: пусть идут на фронт, а мы передохнем, — говорили третьи и так далее.

Несомненно, такого рода временный упадок духа, вызванный весьма существенными причинами, был органически чужд кубанцам. Упадочное настроение при надлежащей энергии и настойчивости ответственных и влиятельных представителей власти можно было бы своевременно ликвидировать и тем самым, несомненно, повлиять на общий ход событий. Но, повторяю, со стороны руководящих учреждений и лиц, возглавлявших Кубань, не было к этому доброго желания и в отношении помощи фронту наблюдался как будто бы своеобразный саботаж.

     Станицы митинговали, и это митингование в значительной мере было результатом той агитации, которую незадолго перед этим вели терроризированные Врангелем и Покровским разъехавшиеся по станицам члены Рады. Неудивительно, что, когда Верховный Круг вынес постановление о всеобщей мобилизации и членам Рады пришлось проводить в жизнь это постановление, убеждать население идти на фронт и защищать родную Кубань, в ответ раздавались голоса:

     — А что же вы нам раньше говорили?

     — Почему неделю тому назад вы убеждали нас не идти на фронт?

     — Вы же сами утверждали, что вместе с Деникиным нам не по пути...

     Очень скоро болезненный процесс, происходивший в кубанских станицах, стал принимать все более и более определенные очертания и выливаться в форму организованного движения.

     Один из наиболее энергичных и деловых членов Кубанской Рады сотник Пилюк стал во главе этого движения и приступил к организации возле самого Екатеринодара отрядов из мобилизованных казаков, не желавших идти на фронт. В формировании этих отрядов принимали, правда, весьма сокровенное, участие даже некоторые члены Верховного Круга.

При таком настроении низов и даже некоторых из видных политических деятелей верхи в лице кубанского атамана, правительства и Рады проявили большую пассивность в проведении мобилизации, и если атаман Букретов и правительство делали вид, что возмущены появлением под Екатеринодаром (в станицах Елизаветинской, Ново-Марьинской и других) отрядов Пилюка, то в действительности в отношении к пилюковщине наблюдалось вполне определенное попустительство.

Видя все это и желая обеспечить от пилюковцев и черноморских зеленоармейцев железнодорожную линию на Новороссийск, представители донского командования вынуждены были снять с фронта лучшую гвардейскую донскую дивизию и расположить ее по линии железной дороги от Екатеринодара до Новороссийска.

     Шли дни. Екатеринодар клокотал в котле политических страстей. На Верховном Круге вырабатывался план создания единой власти. Переговоры с главным командованием затягивались. И это понятно, ибо трудно было совместить военную диктатуру, сторонником которой являлся Деникин, и широкое народоправство, сохранение принципов местного парламентаризма, что являлось как будто бы ультимативным требованием Верховного Круга.

     Наиболее ярким и решающим моментом в ходе этих переговоров явилось совещание, происходившее на станции Тихорецкой в одном из железнодорожных зданий при участии представителей ставки и казачества. На совещании присутствовали: главнокомандующий генерал Деникин, его начальник штаба Романовский, атаманы Дона, Кубани и Терека - Богаевский, Букретов, Вдовенко, председатели правительств: донского - Мельников, кубанского - Иванис, командующий Донской армией Сидорин и начальник его штаба Кельчевский, уже оставлявший свой пост командующий Кавказской армией генерал Покровский, генерал Кутепов, члены президиума Верховного Круга во главе с председателем Круга и Кубанской краевой Рады Тимошенко, председатель Донского Круга Харламов и другие.

     Центральным вопросом, который обсуждался на совещании, являлся вопрос о том, мыслимо ли образование только чисто казачьей власти вне связи с главным командованием. Правда, в такой форме вопрос не ставился, но сущность совещания сводилась именно к этому.

     Совещание было созвано по инициативе командующего Донской армией и вызвано было тем, что вражда к главному командованию с каждым днем все более и более росла и на Верховном Круге в Екатеринодаре делались все более и более решительные шаги в смысле разрыва с главным командованием, что, несомненно, привело бы к самым катастрофическим последствиям для фронта. Не подлежало сомнению, что, если не будут приняты решительные меры, разрыв произойдет. Сам же Деникин, оскорбленный весьма критическим отношением к его личности, не принимал никаких мер, чтобы сгладить назревающий конфликт. Тогда представители донского командования предложили Деникину собрать большое совещание, на котором оппозиция могла бы увидеть, что все военные начальники поддерживают главное командование, что, конечно, не могло бы не произвести на нее отрезвляющего впечатления. Мотивом к созыву совещания послужили и те затруднения, которые встречались при формировании Кубанской армии, ибо под влиянием политических трений с главным командованием кубанцы, вместо того чтобы идти на фронт, все более и более распылялись по домам при несомненном попустительстве к этому со стороны своего правительства и администрации. Необходимо было ребром поставить вопрос и заставить кубанцев немедленно самым энергичным образом формировать Кубанскую армию и тем самым поставить в центре вместо вопросов политических чисто военные, которые в данный момент были особенно важны. Со всеми этими мотивами Деникин согласился, и совещание было созвано.

     Тихорецкое совещание происходило в начале января под председательством Деникина, который ознакомил всех собравшихся с политической обстановкой и с положением Вооруженных Сил на Юге России. Общий вывод его сводился к тому, что дальнейшее продолжение борьбы вполне возможно и что поэтому необходимо принять все меры, чтобы эту борьбу вести при наилучших условиях, а потому главные заботы всех должны быть направлены на укрепление фронта и увеличение вооруженных сил.

     Уже после речи Деникина определенно выяснилось, что все военные начальники стоят на точке зрения необходимости совместных действий с главным командованием и весьма критически относятся к той позиции, которую занял Верховный Круг. Представителям Верховного Круга пришлось выслушать много неприятных вещей.

     — Из кулуаров Верховного Круга на фронт несутся вести, дезорганизующие войска и наталкивающие их на мысль о возможности переговоров с большевиками. - В таком смысле сделал заявление генерал Сидорин.

     — Мысль о возможности переговоров с большевиками, несомненно, втайне лелеют многие из членов Круга, - заявил и председатель донского правительства Мельников.

     В том же духе высказался и председатель Донского войскового Круга Харламов. Донской атаман Богаевский своим выступлением вызывал горячие протесты со стороны председателя Верховного Круга Тимошенко, так как он прямо заговорил о предательстве и назвал Верховный Круг “совдепом”.

     Само собою разумеется, что в такой атмосфере казались весьма странными условия соглашения с главным командованием, предлагаемые Тимошенко, сущность которых сводилась к тому, что верховная власть должна быть сосредоточена в руках особого законодательного органа, перед которым нес бы ответственность даже и главнокомандующий. Для членов Круга ясно было, что реальная сила - фронт - находится все еще в подчинении у главного командования.

Роли на совещании в конце концов переменились, и членам Верховного Круга, в особенности представителям Кубани, пришлось выслушать много горьких слов по поводу отсутствия надлежащей заботы и внимания к фронту. Особенно сильную речь произнес генерал Сидорин, который обвинял кубанцев в предательском отношении к донцам: защищая Кубань, донцы сами истекают кровью.

     — Этому нужно положить конец, - сказал он. — Если так и дальше будет продолжаться, я уверен, что найду силу и средства, дабы заставить кубанцев исполнять волю всего казачества и Вооруженных Сил на Юге России.

Хотя формально совещание в Тихорецкой и не дало конкретных результатов, однако это совещание, несомненно, дало победу Деникину и перед членами Верховного Круга продемонстрировало их полную оторванность от фронта и резко отрицательное отношение к ним со стороны военных начальников. После совещания вопрос о соглашении с главным командованием можно было считать предрешенным, так как оппозиция убедилась, что реальная сила в лице представителей военного командования не поддержит ее в случае разрыва с Деникиным.

     Формально переговоры затягивались. Между тем положение на фронте, казалось, крепло с каждым днем. Чтобы так или иначе выйти из этого тупика, генерал Деникин по просьбе членов Круга прибыл в Екатеринодар и 16 января выступил на заседании Верховного Круга с декларативной речью, одобренной предварительно военными руководителями армии. В своей речи главнокомандующий доказывал, что разрыв казаков с добровольцами есть гибель для казачества. Добровольцы уйдут, большевики прорвут фронт и затопят кровью казачьи области. Поздние, бесплодные вспышки восстаний не помогут потом казакам. В своей речи Деникин выставлял и новые политические лозунги: “Вся власть Учредительному собранию”, “Земля трудящимся” и т. д.

     Речь, которую против обыкновения не говорил, а читал генерал Деникин, была уже, как указано выше, одобрена представителями военного командования, а потому для Верховного Круга она носила определенно ультимативный характер. К тому же новые лозунги, выдвинутые в речи главнокомандующего, почти совпали с основными лозунгами, выдвинутыми Кругом. Ввиду этого к соглашению с главным командованием и образованию при нем единого правительства для казачьих областей и территории Добровольческой армии формальных препятствий как будто бы не было.

Такое соглашение на основах признания в лице генерала Деникина высшего носителя военной и гражданской власти по истечении нескольких дней было действительно заключено.

     Однако оно не меняло существа дела. Уже тогда, когда Деникин в эффектной форме Корниловского полка стоял на трибуне перед членами Верховного Круга, посторонние свидетели, и я в том числе, вполне определенно ощущали, что между главнокомандующим и серой массой казачьей, заполнявшей зал заседания, лежит целая пропасть. В кулуарах, где члены Верховного Круга в душной, прокуренной атмосфере оживленно делились своими впечатлениями, особенно остро чувствовалось, что ставка и члены Верховного Круга - две непримиримо враждебные силы, которые никоим образом не могли вступить между собою в химическое соединение. Что бы ни говорил Деникин, ему не доверяли. Не доверяли и тогда, когда главнокомандующий соглашался на все требования Круга по поводу ответственного министерства, законодательного органа при главнокомандующем и т. д.

     Когда на заседании Верховного Круга окончательно обсуждался и голосовался вопрос о соглашении со ставкой, члены Круга выходили на трибуну и каялись, говоря о том, что, мол, под влиянием военных обстоятельств они снова вынуждены жертвовать принципами демократизма и народоправства. Ясно было, что каждая из договаривавшихся сторон не была искренна, что соглашение заключается с предвзятой, тайной мыслью нарушить его при первом же удобном случае.

Так оно в сущности и было. Уже через несколько дней после заключения соглашения, когда назначенный главнокомандующим новый премьер, бывший председатель донского правительства Мельников, начал составлять объединенный южнорусский кабинет, кубанцы сразу же стали в оппозицию, и, когда в состав правительства не попали лидеры руководящей “черноморской” группы, правительство кубанское, возглавляемое “черноморцем” Иванисом, уже успело, опережая ход событий, вынести резолюцию о том, что оно будет относиться к Южнорусскому правительству так же, как правительство кубанское относилось к “Особому совещанию”.

     Гордиев узел, таким образом, не развязывался, а затягивался все туже и туже. Неудивительно, что в недрах Круга нарастали определенно примирительные в отношении большевиков течения, ибо другого выхода при отсутствии крепкого фронта и не исключенной возможности разрыва с Деникиным, казалось, не было.

     С другой стороны, заключив соглашение, Верховный Круг тем самым взял на себя ряд обязательств в отношении помощи фронту, обязательств, которые он не мог выполнить, ибо не имел никакого авторитета в народных низах Дона, Терека и в особенности Кубани, население которой во избежание катастрофы на фронте нужно было как можно скорее поднять против большевиков. Что касается армии, то как среди представителей высшего командования, так и среди низов отношение к Верховному Кругу было весьма критическое. Массы, изверившиеся в свои Круги и Раду, не знали, да и не обнаруживали особенного желания знать, что представляет из себя Верховный Круг. Газеты печатались за недостатком бумаги в ограниченном количестве экземпляров и ввиду расстройства транспорта, плохой организации информации населения не попадали на места. Верхи смотрели на это представительное учреждение или как на образец вырождающегося местного парламентаризма, или подозревали его в склонности к соглашению с большевиками, или же как на очередную говорильню.

Роль Круга после заключения соглашения со ставкой свелась к нулю. К какой бы то ни было творческой, созидательной, государственной работе Верховный Круг был неприспособлен.

     Между тем в эти дни в Екатеринодаре наблюдалась та же картина, которая наблюдалась и в Ростове незадолго до его падения. Город как будто бы начинал агонизировать. Пьянство, грабежи, насилия, бессудные расстрелы, огромные траты, возрастающая с каждым днем дороговизна, общее стремление пессимистически настроенного тыла к тому, чтобы жить, руководствуясь принципом “лови момент”, - все это свидетельствовало лишний раз о всеобщем развале и разложении.

Екатеринодар был переполнен до последних пределов. Несколько парламентов: Верховный Круг Дона, Кубани и Терека, Кубанская краевая Рада, Кубанская законодательная Рада, Донской Круг - заседали в разных частях города.

     Разговорам не было конца...

1 2  3 4 5 6 7 8 9 10 11 12